Петля для губернатора - Страница 7

Бородичу было доподлинно известно, что она содержит как минимум одного безмозглого жеребца со жгучей голливудской внешностью, даже не очень при этом скрываясь. “Впрочем, – подумал Бородич, – пусть бросит камень, кто без греха”.

Его собственная жена была на три года моложе его дочери, и он был последним, кто стал бы укорять Коврову за ее связь с массажистом.

Не дожидаясь приглашения, Коврова пересекла кабинет и уселась на ближайший к столу Бородача стул. Годы, не пощадившие ее тело, пошли на пользу ее лицу, придав ему рельефность и выразительность. Сочетание проступавших в каждой черточке железного характера и острого ума с умело наложенной косметикой сделало когда-то плоскую и бесцветную физиономию Ковровой по-настоящему привлекательной. Глядя на нее, Бородич испытал внезапный прилив теплого чувства: они давно перестали делить постель и даже вспоминать о тех временах, но это был проверенный боевой товарищ, бок о бок с которым нынешний губернатор Московской области прошел огонь и воду. В незапамятные времена Коврова сделала на него ставку, руководствуясь понятными только ей одной причинами, и с тех пор всегда была рядом, направляя и подталкивая, то забегая вперед, чтобы расчистить для него дорогу, то подпирая его сзади. Она никогда не оставляла его – ни в дни побед, ни тогда, когда его гнали, и только ленивый не бросал в него грязь, – и половина его теперешнего успеха по праву принадлежала ей.

– Послушай, мать, – вместо приветствия, сказал Бородич, сразу же удивившись: кой черт дернул его за язык? – давно хочу тебя спросить об одной вещи.

– Спроси, – улыбнувшись уголком накрашенного рта, сказала Коврова и без спроса взяла сигарету из лежавшей на столе пачки. Она всегда очень чутко улавливала настроение Бородича и без труда перешла на неофициальный дружеский тон, в котором они в последнее время общались очень редко.

Бородич поднес ей зажигалку и крутанул колесико. Безотказная “зиппо” выбросила язычок оранжевого пламени, и Коврова погрузила в него кончик сигареты, ухитряясь при этом смотреть не на сигарету, как все нормальные люди, а на собеседника.

Иван Алексеевич некоторое время молчал, но Коврова продолжала смотреть на него со знакомым прищуром, и он отбросил колебания.

– Послушай, – для разгона повторил он, – объясни мне, как это вышло, что ты рядом со мной уже четверть века? Ведь это, считай, полжизни. Впору серебряную свадьбу играть. Что ты во мне нашла, а?

– Странный вопрос, – ровным голосом ответила Коврова, но Бородич, знавший ее как облупленную, заметил сразу две небывалые вещи: она поспешно отвела глаза, а рука, державшая сигарету, дрогнула так, что столбик пепла сорвался с кончика сигареты и упал ей на колени. Иван Алексеевич страшно удивился: такое поведение Ковровой было совершенно несвойственно. Он ждал продолжения, но Коврова молчала. Она уже восстановила самообладание, и лишь сузившиеся глаза говорили о том, что вопрос Бородича задел ее гораздо сильнее, чем рассчитывал Иван Алексеевич.

– Странный ответ, – в тон ей сказал он.

– Какой есть, – по-прежнему глядя в сторону, ответила Коврова. – Другого, во всяком случае, не будет.

– Вот те раз, – опешил Иван Алексеевич. – Что-то я тебя не пойму, Константиновна…

– А это потому, что ты дурак, господин губернатор, – вдруг отрезала Коврова, и Бородич даже сквозь слой пудры заметил, что ее щеки начал заливать странный пятнистый румянец. – Интересно знать, почему ты спросил об этом именно сейчас, а не тогда, когда мой ответ мог иметь хоть какое-то значение?

Иван Алексеевич проклял себя за минутную слабость.

Реакция Ковровой на совершенно невинный с его точки зрения вопрос была совершенно неадекватной, и теперь губернатор чувствовал себя как человек, который поинтересовался у прохожего, который час, а в ответ получил топором по голове. Кроме того, он начал догадываться, в чем причина такого странного поведения, и от этой догадки ему вдруг сделалось совсем муторно.

Только этого ему теперь не хватало.

– Подожди, мать, – медленно сказал он, – постой. Ты что же.., ты что, меня.., того? Я имею в виду, тогда, двадцать пять лет назад…

– Какая разница? – с горечью сказала Коврова. – Видишь, ты даже слова этого не можешь произнести, язык не поворачивается. Это потому, что любовь и номенклатура плохо сочетаются.., вообще не сочетаются, если уж на то пошло. Трахнуть райкомовскую шлюшку на столе или в кустах за палаткой – это совсем другое дело, это в порядке вещей, правда?

Бородич пугливо покосился сначала на дверь, потом на селектор, но дверь была закрыта плотно, а селектор выключен. Подняв глаза, он увидел, что Коврова смотрит на него в упор, и окончательно смутился.

– Что же ты молчала? – глухо спросил он.

– А что было бы, если бы я сказала? – ответила она вопросом на вопрос. – Можно подумать, ты бы бросился в мои объятия. И потом, я и так получила от тебя гораздо больше, чем любая жена.

– Извини, – сказал Иван Алексеевич. – Наверное, я зря спросил…

– Зря, – согласилась Коврова и переменила позу, сев прямо и снова сделавшись похожей на флагшток. Она потушила сигарету в пепельнице и заученным жестом левой руки поправила безупречную прическу. – Вообще-то, я пришла по делу.

– И оно, конечно же, не терпит отлагательств, – со вздохом сказал Иван Алексеевич, тоже садясь ровнее и сплетая пальцы на крышке стола.

– Я знаю, что сегодня пятница, – сказала Коврова, – но мне показалось, что ты будешь недоволен, если я отложу это до понедельника.

Бородич шутливо поднял руки, капитулируя, и обезоруживающе улыбнулся. Лицо Ковровой осталось бесстрастным: оба хорошо знали цену и этой шутливости, и этой улыбке.