На всякий случай Вакуленко выждал еще десять минут, которые показались ему вечностью, и встал.
Он бесшумно оделся, взял под мышку сапоги и в одних носках тихо прокрался в тамбур. Здесь было прохладно, особенно после теплой постели. Николай поспешно натянул сапоги, застегнул утепленную куртку и полез в карман. Он разорвал целлофановую обертку шприца, отбил кончик ампулы и наполнил шприц прозрачным бесцветным раствором. Насадив на иглу зеленый пластмассовый чехол, он спрятал шприц в карман и выскользнул в метель.
Дурацкий прожектор над крышей прорабской сиял, как ночное солнце, заливая стройплощадку ярким светом. Скрипя снегом и пряча лицо от злого ветра, Вакуленко торопливо пересек двор и проник в здание через пандус, который вел к приемному покою восточного крыла. Дверной проем был крест-накрест заколочен горбылем, и рослому прапорщику пришлось попотеть, протискиваясь под крестовиной.
Свет в недостроенном восточном крыле не горел, но Вакуленко знал дорогу наизусть и споткнулся один-единственный раз: какой-то болван бросил корыто с остатками штукатурного раствора прямо посреди коридора.
Застекленная дверь, которая вела в коридор главного корпуса, была предусмотрительно оставлена незапертой.
Прапорщик вошел в нее.
Здесь было тепло, и тускло светились дежурные лампы – по две на коридор. Стараясь ступать как можно тише, Вакуленко добрался до лестницы и поднялся на четвертый этаж. Он был совершенно спокоен. Конечно, клиент, проведя почти сутки наедине с трупом, наверняка понял, что его ожидает та же участь, но в этом, по мнению прапорщика Вакуленко, и заключалась главная прелесть: отлично понимая, что к чему, клиент, тем не менее, был не в силах хоть как-то повлиять на ситуацию. Это давало прапорщику ни с чем не сравнимое ощущение неограниченной власти.
Он остановился перед знакомой дверью, вынул из кармана шприц и снял с иглы пластиковый колпачок. В шприце был раствор хлористого калия. Упырь, снабдивший прапорщика упаковкой ампул этого снадобья, объяснил, что хлорид калия является естественным электролитом, входящим в состав крови и потому совершенно безопасным с точки зрения обнаружения его судебно-медицинскими экспертами. В то же время при введении достаточно большой дозы клиент откидывает копыта практически мгновенно и так же наверняка, как если бы ему пальнули в голову из армейского карабина. Вакуленко уважительно посмотрел на шприц. Он любил быть в курсе того, как работает то или иное средство или приспособление. Ему нравилось во всех деталях понимать, почему стреляет автомат и что происходит внутри подслушивающего устройства. С лекарственными препаратами и прочей химией было немного сложнее. Вакуленко втайне подозревал, что в процессах, происходящих внутри человеческого организма, слабовато разбираются даже медики, так что здесь им приходилось верить на слово. То обстоятельство, что содержимое небольшого одноразового шприца может мгновенно и без улик прикончить взрослого мужчину, было сродни чуду, и такие чудеса были прапорщику Вакуленко очень даже по душе.
Выставив указательный палец, он набрал код на двери палаты. Электрический замок тихо щелкнул, и прапорщик осторожно вошел в темный тамбур. Остановившись в дверях, он бросил на пол у косяка рабочую рукавицу, чтобы дверь ненароком не захлопнулась, заперев его здесь в компании двух жмуриков.
В палате было вовсе не так темно, как он ожидал. Чертов прожектор во дворе давал достаточно света, чтобы Вакуленко мог разглядеть лежавший на прежнем месте скрюченный труп Купчени с забинтованной головой и судорожно растопыренными руками, и угол топчана. Подняв шприц на уровень плеча, прапорщик крадучись двинулся вперед. Он перешагнул через нелепо торчавшую забинтованную руку Купчени, сделал еще шаг и застыл, до рези в глазах вглядываясь в освещенную неверным отраженным светом темноту палаты. Ему вдруг показалось, что на топчане никого нет.
«Шалишь”. – подумал Вакуленко и резко обернулся, готовый отразить нападение сзади. Позади него никого не было, если не считать покойника. Дверь ванной была чуть-чуть приоткрыта. Вакуленко широко улыбнулся и вынул из кармана фонарик. Четкий кружок белого света упал на дверь. Прапорщик резко распахнул ее и быстро осветил все углы ванной один за другим. Ванная была пуста, в воздухе отчетливо попахивало табачным дымом. “Откуда у этого козла сигареты? – подумал Вакуленко. – Неужели взял у Купчени? Парень – кремень. Ни хрена не боится, прирожденный мародер. Однако куда же он подевался?»
Он поспешно вышел из ванной. Ему вдруг подумалось, что клиент мог спрятаться где-нибудь в палате – под топчаном, например, – и попытаться выскочить за дверь, пока он шарится в сортире, как какой-нибудь Гамадрил, – В прятки решил поиграть, сучонок? – едва слышно процедил он сквозь зубы. – Ну давай, давай. Кто не спрятался, я не виноват.
Ему никто не ответил. Вакуленко прикрыл дверь ванной и снова двинулся вперед. Перед тем как шагнуть из тамбура в палату, он секунду помедлил, прислушиваясь к своим ощущениям. Ему показалось, что в груди у него шевельнулось неясное предчувствие смутной угрозы. Николай отмахнулся от него с привычным пренебрежением: прапорщику Вакуленко не пристало бояться контуженных ветеранов с переломанными ребрами, запертых в палате с мягкими стенками и не имеющих не только оружия, но даже и штанов.
Он сделал шаг и остановился на пороге, обозревая пустую палату. Никто не набросился на него из-за двери, и ничьи босые ноги не торчали из-под топчана. Вакуленко еще не успел как следует переварить эту информацию, когда позади него раздался быстрый, какой-то вороватый звук, и сразу же откуда-то сверху прямо ему на голову обрушилось что-то неимоверно тяжелое, твердое и растопыренное, как вывороченный пень. Эта холодная и омерзительно липкая тяжесть сбила его с ног и придавила к полу. Выбитый из руки шприц откатился в сторону.