Петля для губернатора - Страница 85

Мелодично запел сигнал интеркома, и шелестящий голос референта деликатно напомнил, что машина ждет внизу, а до открытия торгового центра осталось чуть больше пятидесяти минут.

– Дорога скользкая, Иван Алексеевич, – интимно прошелестел референт.

«Интересно, почему он все время разговаривает, как педик? – с раздражением подумал Бородич, тыча пальцем в клавишу селектора. – Причем исключительно по селектору и исключительно со мной. Однополый секс по селектору. Селекторный секс. Чем не тема для газетного скандала?»

– Пригласите ко мне Коврову, – распорядился он. – Скажите ей, что это очень срочно.

– Но презентация…

– Позвоните им, извинитесь от моего имени и сообщите, что я не могу приехать. Скажите, что я заболел или что меня срочно вызвали к президенту.., в общем, скажите что-нибудь, чтобы они отстали. А то можете поехать сами. Выпьете, повеселитесь… Точно! Так мы и поступим. Только сначала пригласите Коврову.

Тон его был таков, что референт не отважился возражать и отключился. Бородич откинулся на спинку кресла и еще раз прочел записку. Ситуация от этого ничуть не прояснилась, и он стал ждать Коврову, надеясь на ее светлую голову и на то, что она, как человек в этом деле совершенно посторонний, сумеет свежим взглядом заметить что-нибудь важное, ускользнувшее от его перегруженного внимания.

Коврова прибыла ровно через три минуты по часам Ивана Алексеевича. Это было время, которое требовалось на то, чтобы быстрым шагом дойти от ее кабинета до приемной губернатора, и Бородин в который уже раз подумал, что у него есть один-единственный настоящий друг – Нина Константиновна Коврова. Кто бы мог подумать, что эта райкомовская шлюшка с фигурой гимнастки и похожей на блин физиономией бок о бок пройдет с ним через всю жизнь, ничего не требуя и ни на что не намекая, и ни разу не предаст его даже в те годы, когда от него отвернулись все те, с кем он делал карьеру, пил водку и обсуждал достоинства и недостатки опробованных всей компанией баб? Конечно, все эти ее разговоры насчет любви – обыкновенный бабий бред, нет на свете никакой любви и никогда не было, но… Вот именно – но! Любовь, верность, дружба – это все слова, и только. Какая разница, как это называется, если на человека можно рассчитывать и в радости, и в горе!

Увидев в дверях кабинета по-прежнему стройную фигуру, выгодно подчеркнутую строгим деловым костюмом, губернатор немного расслабился и понял, что все еще может окончиться более или менее хорошо. Только теперь он заметил, что сидит за столом в пальто и шляпе, и поспешно разделся, повесив пальто на спинку кресла, а шляпу криво нахлобучив на угол компьютерного монитора. Его строгий кабинет от этого сразу приобрел какой-то очень домашний вид, и Иван Алексеевич, кивнув Ковровой на кресло для посетителей, с облегчением уселся снова, сцепив перед собой пальцы рук и положив их поверх записки.

Коврова уселась в кресло – тоже по-домашнему, полубоком, заложив ногу на ногу и подперев подбородок все еще не утратившей приятных очертаний рукой, на пальцах которой острым блеском вспыхивали грани бриллиантов и благородно поблескивало белое золото ручной работы. Глаза ее смотрели из-под тяжелых от туши ресниц пытливо и приветливо, и Ивану Алексеевичу вдруг захотелось снова, как встарь, опрокинуть ее спиной на стол. “Веселенькое, должно быть, получится зрелище, – с грустью подумал он. – Мне пятьдесят четыре, ей пятьдесят.., или уже пятьдесят один? Какая разница! Все равно картинка выйдет еще та…"

– Этот поезд уже ушел, Ванечка, – сказала Коврова, и губернатор вздрогнул. Если это была не телепатия, то что же это, черт подери, было?! – Надеюсь, ты вызвал меня не для этого.

– Однако, – проворчал он и, чтобы скрыть неловкость, полез в сигаретную пачку. Немедленно обнаружилось, что во рту у него уже есть одна сигарета, так что неловкость не исчезла, а, наоборот, усилилась. Честно говоря, это здорово смахивало на клоунаду, но Коврова сделала вид, что ничего не заметила. – Ты что же, мысли мои читаешь?

– Мы с тобой вместе четверть века, – сказала Коврова. – Я не читаю, я угадываю.

– Да? А вот я про тебя даже угадать ничего не могу.

– На то я и баба, – сказала Коврова и тоже закурила. – Так ты вызвал меня по делу или просто поболтать?

– Я пригласил тебя, чтобы поболтать по делу, – сказал Бородич и, зацепив указательным пальцем, сильно оттянул книзу узел галстука, который вдруг начал душить его. – Не с кем мне больше по этому делу поболтать, Нина ты моя Константиновна. Понимаю, что радости тебе от этого никакой, одна головная боль, но что поделаешь, если ты у меня одна такая? Ты у меня одна, будто в ночи луна…

Сигарета в унизанных кольцами пальцах Ковровой едва заметно дрогнула, струйка дыма, ровно поднимавшаяся кверху с ее кончика, тоже дрогнула, сломалась и опять потекла вверх ровно и плавно.

– Давай опустим лирику, Иван Алексеевич, – ровным, как эта струйка, голосом сказала Коврова. – И не воображай, будто твои неприятности меня не радуют. Они служат лишим доказательством того, что тридцать лет назад ты выбрал не ту. Не ту, понимаешь? И давай закроем эту тему. Поговорим о деле. Что она выкинула на этот раз?

Бородич немного помолчал, приходя в себя после столь резкой отповеди.

– Она много чего выкинула, – сказал он наконец, – но дело не только и не столько в ней, сколько вот в этом.

Он подвинул записку к Ковровой. Та взяла ее кончиками пальцев, с несколько преувеличенной брезгливостью поднесла к глазам и прочла вслух. Ее тонкие брови на мгновение удивленно приподнялись и тут же опустились. Плоское лицо Ковровой снова стало безмятежным.